Федор Михайлович Достоевский.
Идиот (гл. III-XII)

III.
Происшествие в воксале поразило и мамашу, и дочек почти ужасом. В
тревоге и в волнении, Лизавета Прокофьевна буквально чуть не бежала с
дочерьми из воксала всю дорогу домой. По ее взгляду и понятиям, слишком
много произошло и обнаружилось в этом происшествии, так что в голове ее,
несмотря на весь беспорядок и испуг, зарождались уже мысли решительные. Но и
все понимали, что случилось нечто особенное, и что, может быть, еще и к
счастию, начинает обнаруживаться какая-то чрезвычайная тайна. Несмотря на
прежние заверения и объяснения князя Щ., Евгений Павлович "выведен был
теперь наружу", обличен, открыт и "обнаружен формально в своих связях с этою
тварью". Так думала Лизавета Прокофьевна и даже обе старшие дочери. Выигрыш
из этого вывода был тот, Что еще больше накопилось загадок. Девицы хоть и
негодовали отчасти про себя на слишком уже сильный испуг и такое явное
бегство мамаши, но, в первое время сумятицы, беспокоить ее вопросами не
решались. Кроме того, почему-то казалось им, что сестрица их, Аглая
Ивановна, может быть, знает в этом деле более, чем все они трое с мамашей.
Князь Щ. был тоже мрачен как ночь и тоже очень задумчив. Лизавета
Прокофьевна не сказала с ним во всю дорогу ни слова, а он, кажется, и не
заметил того. Аделаида попробовала было у него спросить: "О каком это дяде
сейчас говорили и что там такое в Петербурге случилось?" Но он пробормотал
ей в ответ с самою кислою миной что-то очень неопределенное о каких-то
справках, и что все это, конечно, одна нелепость. "В этом нет сомнения!"
ответила Аделаида и уже более ни о чем не спрашивала. Аглая же стала что-то
необыкновенно спокойна и заметила только дорогой, что слишком уже скоро
бегут. Раз она обернулась и увидела князя, который их догонял; заметив его
усилия их догнать, она насмешливо улыбнулась и уже более на него не
оглядывалась.
Наконец, почти у самой дачи, повстречался шедший им навстречу Иван
Федорович, только что воротившийся из Петербурга. Он тотчас же, с первого
слова, осведомился об Евгении Павловиче. Но супруга грозно прошла мимо него,
не ответив и даже не поглядев на него. По глазам дочерей и князя Щ. он
тотчас же догадался, что в доме гроза. Но и без этого его собственное лицо
отражало какое-то необыкновенное беспокойство. Он тотчас взял под руку князя
Щ., остановил его у входа в дом и почти шопотом переговорил с ним несколько
слов. По тревожному виду обоих, когда взошли потом на террасу и прошли к
Лизавете Прокофьевне, можно было подумать, что они оба услыхали какое-нибудь
чрезвычайное известие. Мало-по-малу все собрались у Лизаветы Прокофьевны
наверху, и на террасе остался наконец один только князь. Он сидел в углу,
как бы ожидая чего-то, а впрочем и сам не зная зачем; ему и в голову не
приходило уйти, видя суматоху в доме; казалось, он забыл всю вселенную и
готов был высидеть хоть два года сряду, где бы его ни посадили. Сверху
слышались ему иногда отголоски тревожного разговора. Он сам бы не сказал,
сколько просидел тут. Становилось поздно и совсем смерклось. На террасу
вдруг вышла Аглая; с виду она была спокойна, хотя несколько бледна. Увидев
князя, которого "очевидно не ожидала" встретить здесь на стуле, в углу,
Аглая улыбнулась как бы в недоумении.
- Что вы тут делаете? - подошла она к нему.
Князь что-то пробормотал, сконфузясь, и вскочил со стула; но Аглая
тотчас же села подле него, уселся опять и он. Она вдруг, но внимательно его
осмотрела, потом посмотрела в окно, как бы безо всякой мысли, потом опять на
него. "Может быть, ей хочется засмеяться", подумалось князю, "но нет, ведь
она бы тогда засмеялась".
- Может быть, вы чаю хотите, так я велю, - сказала она, после
некоторого молчания.
- Н-нет... Я не знаю...
- Ну как про это не знать! Ах да, послушайте: если бы вас кто-нибудь
вызвал на дуэль, что бы вы сделали? Я еще давеча хотела спросить.
- Да... кто же... меня никто не вызовет на дуэль.
- Ну если бы вызвали? Вы бы очень испугались?
- Я думаю, что я очень... боялся бы.
- Серьезно? Так вы трус?
- Н-нет; может быть, и нет. Трус тот, кто боится и бежит; а кто боится
и не бежит, тот еще не трус, - улыбнулся князь, пообдумав.
- А вы не убежите?
- Может быть, и не убегу, - засмеялся он наконец вопросам Аглаи.
- Я хоть женщина, а ни за что бы не убежала, - заметила она чуть не
обидчиво. - А впрочем, вы надо мной смеетесь и кривляетесь по вашему
обыкновению, чтобы себе больше интересу придать; скажите: стреляют
обыкновенно с двенадцати шагов? Иные и с десяти? Стало быть, это наверно
быть убитым или раненым?
- На дуэлях, должно быть, редко попадают.
- Как редко? Пушкина же убили.
- Это, может быть, случайно.
- Совсем не случайно; была дуэль на смерть, его и убили.
- Пуля попала так низко, что верно Дантес целил куда-нибудь выше, в
грудь или в голову; а так, как она попала, никто не целит, стало быть,
скорее всего пуля попала в Пушкина случайно, уже с промаха. Мне это
компетентные люди говорили.
- А мне это один солдат говорил, с которым я один раз разговаривала,
что им нарочно, по уставу, велено целиться, когда они в стрелки рассыпаются,
в полчеловека; так и сказано у них: "в полчеловека". Вот уже, стало быть, не
в грудь и не в голову, а нарочно в полчеловека велено стрелять. Я спрашивала
потом у одного офицера, он говорил, что это точно так и верно.
- Это верно, потому что с дальнего расстояния.
- А вы умеете стрелять?
- Я никогда не стрелял.
- Неужели и зарядить пистолет не умеете?
- Не умею. То-есть, я понимаю, как это сделать, но я никогда сам не
заряжал.
- Ну, так значит и не умеете, потому что тут нужна практика! Слушайте
же и заучите: во-первых, купите хорошего пистолетного пороху, не мокрого
(говорят, надо не мокрого, а очень сухого), какого-то мелкого, вы уже такого
спросите, а не такого, которым из пушек палят. Пулю, говорят, сами как-то
отливают. У вас пистолеты есть?
- Нет, и не надо, - засмеялся вдруг князь.
- Ах, какой вздор! непременно купите, хорошие, французские или
английские, это, говорят, самые лучшие. Потом возьмите пороху с наперсток,
может быть, два наперстка, и всыпьте. Лучше уж побольше. Прибейте войлоком
(говорят, непременно надо войлоком почему-то), это можно где-нибудь достать,
из какого-нибудь тюфяка, или двери иногда оживают войлоком. Потом, когда
всунете войлок, вложите пулю, - слышите же, пулю потом, а порох прежде, а то
не выстрелит. Чего вы смеетесь? Я хочу, чтобы вы каждый день стреляли по
нескольку раз и непременно бы научились в цель попадать. Сделаете?
Князь смеялся; Аглая в досаде топнула ногой. Ее серьезный вид, при
таком разговоре, несколько удивил князя. Он чувствовал отчасти, что ему бы
надо было про что-то узнать, про что-то спросить, - во всяком случае про
что-то посерьезнее того, как пистолет заряжают. Но все это вылетело у него
из ума, кроме одного того, что пред ним сидит она, а он на нее глядит, а о
чем бы она ни заговорила, ему в эту минуту было бы почти все равно.
Сверху на террасу сошел наконец сам Иван Федорович; он куда-то
отправлялся с нахмуренным, озабоченным и решительным видом.
- А, Лев Николаич, ты... Куда теперь? - спросил он, несмотря на то, что
Лев Николаевич и не думал двигаться с места: - пойдем-ка, я тебе словцо
скажу.
- До свидания, - сказала Аглая и протянула князю руку.
На террасе уже было довольно темно, князь не разглядел бы в это
мгновение ее лица совершенно ясно. Чрез минуту, когда уже они с генералом
выходили с дачи, он вдруг ужасно покраснел и крепко сжал свою правую руку.
Оказалось, что Ивану Федоровичу было с ним по пути; Иван Федорович,
несмотря на поздний час, торопился с кем-то о чем-то поговорить. Но покамест