Зарегистрировано: 330




Помощь  Карта сайта

О чем пишут?

Астро-съемка Луны и планет видео камерой

Симбиоз собственного печального опыта и изучения мат.части, размышлений о причине неудач, рано или поздно, приводят ищущего истину к цели. Благо, источников информации хоть отбавляй. Надо только знать, что и где искать. Возможно, кому-то в этом поможет эта статья. Предыстория вопроса Довольно ..
Дальше..

Я так вижу!

DSC_0053.jpg

DSC_0053.jpg

Висбаден. В магазине итальянских вин Попробуйте-ка нашего вина!)


Тексты. Прозариум

Тексты на сайте могут публиковаться как в составе книг, по которым они "разложены", так и по отдельности. Тексты можно публиковать на странице их владельца, в блогах, клубах или рубриках сайта, а так же в виде статей и объявлений. Вы можете публиковать на сайте не только собственные тексты, но и те, которыми хотите поделиться с читателями, соблюдая авторские права их владельцев.
Prozarium CMS | Реклама, сотрудничество | Разработка, продажа сайтов

Для добавления вашего собственного контента, а также для загрузки текстов целиком, загрузки текстов без разбиения на страницы, загрузки книг без разбиения на тексты, для работы с закладками необходима авторизация. Если вы зарегистрированы на сайте, введите свой логин и пароль. Если нет, пожалуйста, пройдите на регистрацию



gusman-yuliy-bykov-dmitriy.jpg
Опубликовано в:
0





Самое веселое и находчивое, что я мог сделать
Быков Дмитрий
11.07.2013


Юлий Гусман: Промолчать в ответ Путину - самое веселое и находчивое, что я мог сделать

В продолжении фильма Гусмана Дмитрий Быков сыграл небольшую, но весомую роль. Фото из личного архива Ю.Гусмана
Юлий Гусман в сентябре выпустит долгожданное продолжение фильма «Не бойся, я с тобой!» – все те же герои двадцать лет спустя. Мне повезло, я часть этой картины видел и даже в ней снимался. Кому как, а мне кажется, что это смешно, изобретательно и человечно, как все, что делает Гусман, в прошлом легендарный капитан бакинской команды КВН, директор Московского дома кино и отец-основатель российской кинопремии «Ника». От Гусмана всегда ожидаешь чего-нибудь смешного и хорошего, а вот что ему в августе 70 лет – этого никак не ожидаешь.

– Я сам не понимаю. 70 лет бывает другим людям, старым, заслуженным. Я прожил жизнь в амплуа рыжего, в жанре непрерывной клоунады. Рыжему не может быть 70.

– Но поэтому и хочется Гусмана без хохм! С серьезными ответами на главные вопросы.

– Э нет, я этого не умею. Я буду рассказывать байки, а тебе что-то из этого может пригодиться.

– Вы ведь хорошо помните семидесятые. Успели уже что-то тогда сделать. Неужели сейчас лучше? По-моему, хуже.

– Должен тебя разочаровать: так хорошо, как сейчас, не было никогда.

– Понятно. Пошел юмор.

– Никакого юмора. Ты скажешь, что внешние приметы жизни не играют никакой роли, – но это будет чистейшее лицемерие. Мой отец, лечивший Есенина и знавший Маяковского, подполковник медслужбы, главврач Каспийской флотилии, самый известный, вероятно, медик в Баку, побывал за границей единственный раз в жизни, в Болгарии, считал это большим достижением. Моя мать – профессор Лола Юрьевна Барсук, проректор иняза, автор множества учебников по английскому – не изведала и того счастья и по-английски разговаривала исключительно в Баку. Сам я впервые увидел сигареты с фильтром в двадцатилетнем возрасте, а слово «Бунюэль» услышал на высших режиссерских курсах, когда приехал туда в семидесятом. Сегодня все это стало обыденностью, вошло в кровь, а тогда в Баку принималось две программы телевидения – центральное и азербайджанское, и появление КВН было революцией, сравнимой с «Битлз». Режиссерский дебют мой тоже имел красивую судьбу: в семьдесят втором я в Баку поставил с ансамблем «Гая» рок-оперу «Иисус Христос – супер­звезда». Четыре мальчика, две девочки, Иуда с красной подсветкой, Иисусу в затылок бьет зеленый прожектор – чтобы нимб! – либретто Розовского, постановка моя, гастроли везде, потом приехали в Москву, выступали в гостинице «Россия», и после двух представлений было такое оглушительное «цыц!», что ансамбль «Гая» навеки завязал с рок-оперой и ставил с тех пор только представление «Огни большого города». Семидесятые годы предлагали чрезвычайно узкий коридор возможностей. Сегодня все это расширилось – тебе бесконечно много можно, и за это с тобой могут бесконечно много сделать. Тогда были ограничения как в потреблении, так и в государственных реакциях. Сегодня то и другое совершенно непредсказуемо: ассортимент супермаркета расширился до экзотических деликатесов, ассортимент государственных действий тоже ничем не ограничен. Но это ситуация твоего личного выбора – в отличие от семидесятых, когда за тебя решали всё: с кем спать, что есть, как одеваться, как умирать и что делать после смерти.

– В семидесятые были правила игры.

– Согласен! Мы четко понимали, что первый секретарь в Азербайджане должен быть азербайджанцем, второй может быть русским, третий, допустим, армянином, еврей в ЦК невозможен ни в каком виде, а все остальные – пожалуйста. Но ведь и сейчас правила абсолютно четкие – и даже с бо?льшими зазорами, чем тогда. Не трогай это, не упоминай то, не ходи туда – и у тебя нет практически никаких ограничений.

– Вы про другое. Я хочу сказать, что нет ощущения цели...

– Милый друг! Кто должен определять тебе цель? Ты хотел бы участвовать в общенациональном проекте «догоними перегоним Америку»? Ты хотел бы, чтобы тебе родина и партия намечали великие задачи? Ты первый с воем сбежал бы из такого социума – что, кстати, никак не возбраняется. Но ведь ты хочешь не этого. Ты хочешь, чтобы в стране сам собой осуществлялся нравственный прогресс, а ты для этого делал бы общеинтеллигентский минимум – сидел за хорошо накрытым столом, как мы сейчас, и, мило улыбаясь, озвучивал бы правильные мысли.

Так не бывает. Надо делать выбор. Если ты хочешь реальных перемен – ходи по квартирам, раздавай листовки, договаривайся с Таргамадзе. Если не хочешь политики – преподавай, улучшай нравы, пиши книжки. Не надо только думать, что твои красивые глаза сами по себе приведут к всеобщему благонравию. Сегодня время исключительной свободы – в том смысле, что никто не навязывает тебе единственно правильного взгляда на вещи. Делай что хочешь и плати за это. Кстати, для твоих политических стишков тебе, кажется, дают зеленую улицу.

– Это так выглядит?

– Не знаю вашей внутренней кухни, но, по-моему, сатира существует и никто ее не затыкает. Диссидентам в любом случае доставалось круче. Меня несколько смущает иное – это поведение людей, у которых все есть, и все-таки они лезут целовать руки, расталкивают локтями остальных, стремятся обязательно облобызать первыми... Вот эти люди меня озадачивают, но они были всегда.

«Кино не живет без среды»

– Дом кино сегодня остается, как при вас, творческой средой? Это еще клуб или уже кинотеатр для своих?

– О, как тебе хочется, чтобы я сказал: да какой там Дом кино после меня! Я не доставлю тебе этого удовольствия. «После меня потоп» – это в общем монолог инвалида, вечно обиженного. Жизнь после меня не кончается, а поскольку кино без среды не живет – это дело такое коллективное, надо смотреть, обсуждать, злословить, вместе придумывать сценарии, даже напиваться, – Дом кино всегда будет Домом кино. Хотя он и сильно обветшал сегодня. И до меня, между прочим, это было местом встречи всей московской интеллигенции – я пришел туда со студенческим билетом Высших режиссерских курсов чуть ли не в первый день. На курсы эти я попал, кстати, взрослым мальчиком – шесть лет института плюс три года аспирантуры. Диссертацию написал, но не защитил – в отличие от нынешних депутатов, поступающих ровно наоборот. Упросил папу отпустить меня в Москву из медицины. Приехал сюда, пришел в Дом кино – и в первый же день увидел здесь Ахмадулину, Квашу, Ширвиндта, и все меня знали, потому что смотрели КВН, и приняли в этот круг, и это было счастье. Тогда такая среда была крайне узка и закрыта, и встречались они в двух-трех клубах, в пяти ресторанах; сегодня это гораздо шире, половины тех мест уже нет, но людям по-прежнему надо где-то хвалить друг друга в глаза и ругать за глаза. Кинематограф растет из этого, как трава из чернозема.

– С чего вы начали, возглавив Дом кино?

– С сортиров. Требование у меня было одно: не надо там дежурить, не надо каждые четверть часа отмечаться – просто сделайте так, чтобы там играла музыка и хорошо пахло. Строго говоря, один из главных форматов общения в Доме кино – «Ника», кинопремия, вообще первая новая национальная премия, которую создали после перестройки. Сейчас общероссийских премий, кажется, пятьсот, включая что-то вроде «Еврей года», дают их за всё, включая самые длинные пейсы, а тогда мы были первыми и престижней «Ники» ничего не существовало.

– Понимаете, какая вещь. «Формально все нормально», как сказал Валерий Попов, но из людей буквально прёт отвратительное – нетерпимость, злость, зависть, – и я не знаю, как удастся это выправить...

12