Сергей Неупокоев. Шаги

Когда я был ребенком, отец водил меня гулять в порт, и я любил ходить вдоль причала и мерить шагами корабли. Даже самые большие лайнеры, заходившие в наши воды, были длиной всего в сто шагов, потому что я умел считать только до ста. Тесные шорты, из которых я давно вырос, врезались мне в промежность, и так, шагая и стараясь не сбиться со счета, я получал свои первые сексуальные ощущения.

С тех пор секс и море были неразрывно связаны для меня. Я мечтал заняться сексом на яхте. Или под водой, среди кораллов и ярких, как турецкие конфеты, рыб. Повзрослев, я понял, что у меня нет и никогда не будет денег на такое. Все, что я мог себе позволить, это снять тесную комнатку у старухи, и там, в окружении пыльных ковров и статуэток, довести себя до оргазма при помощи огромного кулака в форме девушки.

Я нравился девушкам, потому что был высоким, статным и улыбчивым. Еще я умел подолгу сдерживать семяизвержение, если во время секса начинал вспоминать о том, как умерла моя мать.

Моя мать умерла, когда мне было шесть, – на полу кухни, подавившись косточкой персика. Отец был рядом, но он не смог спасти ее, потому что не знал, что следует делать. Наверное, он просто похлопал ее по спине, как будто она поперхнулась. Позже, когда санитары переносили мамино тело в спальню, врач «скорой» обнял меня сзади и показал, как правильно давить на диафрагму в таких случаях. Он сказал, что тогда косточка вылетела бы из маминого горла как пуля из духового ружья. Еще он добавил, обращаясь к отцу, что люди ухитряются подавиться самыми странными предметами – вилками, пуговицами, презервативами, а один старик даже подавился вставной челюстью. Отец все это время сидел на стуле и рассматривал свои ладони.

На следующий день он впервые повел меня на прогулку в порт. И там я начал мерить шагами корабли, чтобы хоть чем-то занять свою голову и не думать о том, как мой отец убил мою мать своим бездействием.

Мы с отцом, в общем-то, ладили, хотя и не сошлись ближе, чем позволял широкий кухонный стол. Отец никогда не обнимал меня, и я был этому рад, потому что его ладони всегда казались мне липкими.

Тема маминой смерти не считалась запретной, но мы никогда об этом не говорили. Лишь однажды я сказал отцу, что скучаю по маме, и он купил мне кота. Я его ненавидел. Кота, не отца.

Я беспокойно спал по ночам и часто сталкивал подушку с кровати на пол. Во сне подушка казалась мне омерзительной.

Так прошло четырнадцать лет. За эти годы мало что изменилось. Разве что отец начал лысеть, и чтобы доказать, что его организм все еще способен производить волосы, отрастил эспаньолку. Наш кот состарился и стал все чаще забираться в тумбочки, шкафы и темные углы, готовясь к смерти. А я вырос и стал на голову выше отца.

Я нравился девушкам, но не мог водить их к себе домой, потому что дома всегда был отец со своими штангами, гантелями и боксерскими трусами с мультяшным рисунком.

Когда-то отец был толстым, мягким, и от него пахло пивом, но после смерти матери он стал фанатично заботиться о своем здоровье, как будто компенсируя свою тогдашнюю безграмотность в вопросах физиологии. Теперь он в точности знал, где находится портняжная мышца бедра, чем отличаются аэробные нагрузки от анаэробных, и почему от избытка молочной кислоты начинает колоть в боку. Все металлические детали его тренажеров проржавели от пота. Запах пота въелся в обои и в побелку на потолке. Даже никем не читаные книги, если снять их с полки, пахли отцовским потом сильнее, чем клеем и типографской краской.

Я не мог водить девушек к себе домой, поэтому напрашивался в гости к ним. Еще я осваивал квартиры друзей, съемные квартиры, подъезды, лавки, лифты и туалетные кабинки. Я не знал, что мне нравится больше – сам секс, или возможность побыть вдалеке от дома.

Иногда по вечерам я ходил гулять в порт, но это было совсем не то, что в детстве. Корабли стали меньше, а все удобные подходы к морю теперь занимали рыбаки, загипнотизированные огоньками на концах собственных удочек. Я кормил уток хлебом, смотрел на темную воду и недоумевал, почему люди тонут. Ведь человек как виноградина – на девяносто процентов состоит из воды. Значит, тонут не сами люди, а оставшиеся десять процентов, и эти десять процентов тянут ко дну все остальное. То же и со смертью в целом. Крошечный холестериновый тромб, вирус или косточка персика действуют как прикованная к ноге гиря.

Наш старый кот собирался умирать почти каждый день. Однажды он забрался на шкаф, под самый потолок, и провел там несколько часов, но смерть все не шла. Он так ослабел от ожидания, что не сумел слезть сам, и стал кричать как раненый дельфин.

Снимая кота, я заметил на шкафу пыльную коробку из-под обуви, крест накрест перевязанную шпагатом. Я достал ее и открыл. Внутри лежала пачка черно-белых фотографий, на которых были запечатлены моя мать с каким-то мужчиной. Мать выглядела очень молодой – наверное, снимки были сделаны еще до моего рождения. Мужчина был высоким, статным и улыбчивым. На одном из снимков он был обнажен по пояс, и были видны кубики на его прессе, разделенном дорожкой редких черных волос. У мужчины была бородка, какие теперь называют эспаньолками. Его лицо казалось знакомым и незнакомым одновременно.

Еще в коробке лежал замшевый мешочек, в каких продают ювелирные украшения. Я запустил в него пальцы и выудил тонкую, потускневшую серебряную цепочку. На цепочке болталась косточка персика с аккуратно просверленным отверстием. От косточки неприятно пахло. Кажется, она сгнила изнутри, но со временем даже запах гнили рассеялся, и остался лишь едва уловимый душок лежалых специй.

Косточка раскачивалась у меня перед глазами как медальон гипнотизера. Я смотрел на нее и не мог собрать мысли вместе. Я уложил содержимое коробки обратно и вернул ее на шкаф.

А несколько дней спустя мне удалось свести вместе секс и море – две составляющие одной мечты.

Это случилось на пляжной вечеринке, где все были полуобнажены и пили коктейли из половинок кокосовой скорлупы. Я познакомился с девушкой, которая была одета как японский фрик – в балетную пачку, чешки и кожаную куртку. Мы танцевали быстрые танцы, а во время медленных, когда остальная публика сходилась в клинче, шли в бар и пили какую-то белесую дрянь, цветом напоминавшую сперму и протеиновые коктейли моего отца. Позже, когда парочки стали разбредаться по темному пляжу, мы нашли удобное место у самой буны, и тут выяснилось, что под курткой у девушки совсем не было грудей – только коричневые соски, затвердевшие на влажной после танцпола коже. Мы целовались, я раскрыл ее пизду двумя пальцами. По черному небу над нашими головами скользили расплывчатые пятна света.

– НЛО, – сказал я.

Девушка рассмеялась и сказала, что это светомузыка отбрасывает лучи на облака. А потом добавила, что нам совсем не обязательно разговаривать. Она протерла мои потные гениталии гигиенической салфеткой, которая нашлась в карманах ее куртки, раскатала презерватив и взяла мой член в рот. Я откинулся на остывшую гальку и стал слушать, как волны разбиваются о берег. Я подумал, что девушка может запросто подавиться соскользнувшим презервативом, стоит моему члену слегка обмякнуть. Я почти хотел этого. Тогда бы я смог спасти ее, надавив на диафрагму так, как научил меня тот врач «скорой».

Девушка уселась на меня сверху.

И тут мое бинарное оружие – секс и море – сработало. Я как будто протрезвел после четырнадцати лет запоя.

Мысли стали простыми и четкими, как реплики в комиксах. Даже лучи НЛО замерли в ночном небе.

Посторонние люди всегда отмечали, что я не похож на отца. Они говорили, что я пошел в мать, потому что никогда ее не видели. Легко валить все на мертвых.

На самом деле я не был похож на мать – я был похож на незнакомого мужчину с тех черно-белых фотографий.

Девушка двигалась все быстрее, заставляя меня ощущать спиной каждый камешек пляжа.